Кажется, Ремарк заметил в романе Тени в раю, что женщины в чужой стране кажутся загадочными уже оттого, что не понимаешь, о чем они говорят. А как только начинаешь понимать — разочаровываешься. Все те же сплетни, бытовые разговоры о тряпках, мужиках и деньгах.
Но есть и другое мнение. Оно такое: если ты познаешь женщину чужой страны значит, познаешь и страну
Мнение самих итальянцев о своих женщинах выглядит примерно так: чем ближе к югу Италии, тем более рабски они преданы. И если кто любит специфические отношения повелителя-хозяина и служанки-рабыни, то жену или подругу пусть ищет где-нибудь поближе к Сицилии.
Севернее, где патриархальные отношения считаются пережитками, женщины постепенно превращаются в американских и подражающих им европейских (и российских) бизнесвумен с соответствующими запросами и слабостями. Самую высокую планку в этом отношении держат утонченные миланки и богатые туринки.
Флорентийские женщины умны и очень расчетливы. Но, по словам самих флорентийцев, несколько неряшливы и ленивы.
Венецианские дивы странны и непредсказуемы, как сам город. Самые богатые и просто обеспеченные почти не живут в нем из-за климата большую часть года. (А еще надо отметить, что на протяжении нескольких столетий, в период расцвета этого города-государства, здесь было самое большое в Италии число проституток на душу населения).
А самые яркие это римлянки и неаполитанки… Вот здесь каждый итальянец может рассказать свою потаенную историю, поднося пальцы к губам, произнося белиссимо! с блуждающей ностальгической улыбкой. (Впрочем, с еще большим пылом те же итальянцы вспоминают роковые встречи с русскими…)
В республике Сан-Марино живут, пожалуй, самые недоступные (не только для россиян, но и для всех остальных) женщины Италии. Почти пожизненный срок (35 лет!) надо вытерпеть желающему получить гражданство, если он женился на коренной сан-маринке. Но и этого мало! Его жена на этот же срок теряет свое гражданство (вот тут и наступает воистину проверка чувств на прочность). Правда, женщина-иностранка (новая кровь, приятная стареющим богатеньким аборигенам) делается гражданкой Сан-Марино в случае брака с местным жителем уже через семь лет, хотя при этом и не получает сразу всех льгот.
Но такие непролазные правила существуют, конечно, лишь для тех, кто решил жить с женщиной из Сан-Марино исключительно в законе. А так, если вы их найдете свободных, все намного упрощается
Но найти их сложно. В местных магазинчиках (по сути, весь Сан Марино — огромный дьюти фри, где дешевле всего алкоголь, кожаные изделия и ювелирные украшения) вы обнаружите только сморщенного сластолюбца из туземцев и какую-нибудь белоруску или хохлушку (молдаванки тоже не редкость), которые стоят в дверях винных баров и зазывают русских туристо дринкануть на дармовщинку.
Надо сказать, что не одни только русские на это покупаются. Своими глазами видел шведскую пару под семьдесят (ну знаете, такие ухоженные, морщинистые, розовые, с ослепительными искусственными зубами-витринами в общем, рекламные — про счастливую капиталистическую старость). Так они набрались бесплатно в одной из винных лавок в зюзю и еще взяли с собой, ошалев якобы от дешевизны, бутылок пять шотландского виски, три-четыре коньяка литрового, остальное добрав граппой, вермутом и водкой (Столичной).
А вообще, это, конечно, классно: переходи из одного бара-магазина в другой и пробуй все, что хочешь. Иди дальше — в гору, пока не окажешься на самом верху (там крепость-башня с платным входом и последним бесплатным алкогольным форпостом-точкой на подходе).
Побродив по этой крошечной республике и зная, что завтра буду уже в Москве, я, напившись в местных барах дармового, по приобретенной привычке туриста-экстремальщика стал искать себе развлечение. Начал заходить в каждый попадающийся на глаза отель и спрашивать: Вы имеете сингл? А сколько он стоит? И когда мне говорили: Йес, сэр, я требовал его еще и показать, производя переполох среди отельной прислуги, схожий с тем, что устроил Остап Бендер, в конце концов поселившийся с Кисой в самом дешевом номере стиля каменный век — две кровати и тумбочка.
Я давно понял, что в Италии из-за налогов все, как правило, занижают качество сервиса, и в однозвездном пансионе можно жить с чашей роскошного фонтана (иногда еще и функционирующего), сработанного безымянными рабами Рима задолго до Рождества Христова. И иметь в номере душ, при этом вода льется прямо из барельефа какого-нибудь забытого императора тех же веков.
Вот так, развлекаясь-охотясь, я наконец зашел в отель Глория с качеством услуг, обозначенных двумя звездами. Глорией звали и портье. Впоследствии выяснилось, что она является и хозяйкой отеля тоже.
Не ходи туда козленочком станешь, — говорил мне до этого Марио, владелец одного из магазинов с бесплатной выпивкой, когда я ему сказал, что, может быть, задержусь на день в их гостеприимной стране, и показал кивком на гостиницу напротив (это и была Глория).
Еще кто-то шепнул про Глорию: Она здесь знаменитость, и все местные мужики ее прокляли
А у нее были глаза как небо Сан-Марино поутру, если смотреть на него с трехглавой вершины Монте-Титано, голубые и с поволокой. И лицо мадонны и актрисы Гундаревой в молодости.
— Do you have single room for me?.. May be, I can look this now? How match this single?
Она взяла ключи со стойки и пошла показывать мне номер. Прижав беспомощные (мне почему-то так показалось) белые пухлые руки к талии и чуть покачивая очень выпуклыми бедрами, которые почти касались стен узенького итальянского коридора сапожком.
И на его мыске, за поворотом, на лифтовой площадке, в квадрате полтора на полтора, она сказала по-английски, чуть спотыкаясь на словах:
— Ваша комната имеет быть на третьем этаже. Вот лифт. Я очень извиняюсь, что он такой неудобный.
И вошла в лифт первой, с трудом повернувшись, протирая собой, кажется, и до того уже протертые до блеска стены. А я, когда влез (без вещей, они остались у стойки), оказался в нескольких сантиметрах от глубокого выреза платья.
Собственно, на платье я и не смотрел вовсе, а видел исключительно то, что было внутри него. Великолепные экземпляры женских молочных желез, очень и очень редко используемые владелицами по прямому назначению.
Потом вытащил, стараясь целомудренно ее лишний раз не касаться (какое там!), прижатые к заднице руки (их сразу стало некуда деть) только так можно было закрыть створки, и только тогда эта тесная камера, дребезжа по-стариковски и покачиваясь, очень медленно двинулась вверх
Она подняла на меня глаза и, поймав мой безумный взгляд, ухмыльнулась и, кажется, подмигнула.
А я больше не мог с собой совладать. Меня неудержимо потянуло — хотя бы, просто как подростку, все это богатство потрогать. Какие там, к черту, последствия — больше не выдержать! И я погрузил свои затекшие от бесполезности руки внутрь выреза, уже ошалев окончательно от близости цели наверное, похоже ведет себя наркоман в предвкушении спасительного укола-кайфа.
И вот ощущение ее тела на моих затекших до истомы ладонях; ее глаза изумленные и вдруг, к радости для меня, загорающиеся ответным огнем. И вот уже ее избыточные губы тянутся к моим, хотя она и шепчет по-английски, выталкивая порциями:
— Ты крейзи, ты обалдел, это насильно, тебя ведь я могу
— Нет-нет. Что ты! Почему? Я хороший. Я очень правильный и честный. А вы прекрасная женщина. И я очень тебя хочу. Ну пожалуйста, вы же видите, как я вас хочу…
Лифт уже давно стоял. Она попыталась выйти и освободиться, но на этом этаже, как выяснилось, двери находились в другой стороне и сбоку (это часто бывает в итальянских домах), к тому же они были заперты мной. Потом кто-то из нас случайно нажал кнопки, мы поехали вниз, потом вверх. Потом опять вниз. Вверх…
Все это продолжалось, что называется, целую вечность, но все же не больше получаса.
И наконец все закончилось. И лифт тоже остановился. Между этажами.
Но сначала мы этого не поняли, потому что очень долго и с трудом одевались в этом пенале (странно: разделись мы очень быстро). А тут вещи стали как змеи, обвивающие знаменитого греческого Лаокоона с сыновьями. Их приходилось разматывать из скрученного змеиного состояния и как-то натягивать на себя.
Наконец оделись. И тут только обнаружили, что лифт застрял.
Была какая-то суета с нажиманием кнопок, пока я не осознал, что это надолго и что я опаздываю на самолет
И тут вдруг она заговорила-заголосила по-русски, обращаясь в потолок кабинки:
— Господи, опять влипла. Но за что? Это только со мной такое может случиться. А я ведь только начала налаживать здесь отношения Ну что ты на меня вылупился, швед или кто ты там. Поляк, голланд?
— Я вообще-то русский.
Тут она начала хохотать, сотрясаясь всеми частями опять набухающего тела и сотрясая кабинку лифта. Впрочем, мы были одно целое. И внутри, в нашем маленьком мирке, лично у меня все это опять вызвало определенные ассоциации, а потом и соответствующие действия…
— Что, опять? Ну узнаю своих. Ой, только не так быстро, ну подожди, дай отдышаться.
— Как тебя зовут? Как тебя зовут? Ты действительно Глория? — зачем-то очень ритмично спрашивал я ее.
В новом исступлении мы опять заняли все пространство тесной кабинки, и, наверное, все императоры Рима, вынырнув из пламени адского огня посмотреть на нас и вспомнить свои забавы, аплодировали такой потехе и такому повороту событий.
— Что будем делать, дружок? Вызывать местную 911?
— А ты знаешь, что я опоздал на самолет? В общем, мне теперь все равно, когда нас освободят. Правда, ноги и все остальное уже затекают… А как ты всем этим стала? Ну понятно, вышла замуж.
— А я думала, тебе все уже доложили Я ведь видела, как ты вышел от Марио Я тут, можно сказать, знаменитость. Ведьма Если бы все случилось на сколько-то там веков раньше, они бы с удовольствием сожгли меня на площади перед своей жалкой крепостью
Тут мы с ней опять встряхнулись-передвинулись, как делают собаки в машине, когда приходится ехать, ждать и терпеть под сиденьем. И мы тоже, поместившись поудобней, почему-то так и не вызвав никого на помощь, обнявшись по русскому обычаю, завели разговоры по душам. Так я услышал историю Глории-Кати из Вятки.
— Два года все было более-менее хорошо, а потом я только терпела целых десять лет. Все мне сочувствовали, что вышла замуж за такого урода во всем. И тут же предлагали свою помощь. В постели Наконец мне надоело отталкивать все эти безмерно довольные собой рожи. Потом, через столько лет мытарств и унижений, был развод.
Два года она судилась с мужем, пытаясь выцарапать у него хоть что-то. Несколько первых судебных заседаний проиграла. Другая бы смирилась, а Глория, заняв деньги где можно, не сдавалась. (К этому времени ее историю знал весь Сан-Марино. И многие, в основном женщины, не говоря уж о тех, кто ждет вожделенной сан-маринской прописки, кстати, были на ее стороне.)
И она выиграла процесс! Пошатнула устои и создала прецедент.
Еще после трех лет тяжб ей присудили содержание за все эти годы плюс кучу миллионов сан-маринских лир за моральный ущерб (получилось примерно 75 тысяч долларов США). Какую-то часть ее униженный сластолюбивый муж, скрипя зубами, заплатил деньгами, но главным выигрышем пухленькой девочки из Вятки стала гостиница Глория, в которую она сразу влюбилась.
— Это мое. Мне не деньги были уже нужны, а место, что ли. Где все наконец мое. А все они там, за флажками
Я вздохнул на этом месте, может быть и потому, что у меня такого как раз и не было.
И вдруг лифт на все это тоже откликнулся и поехал.
А я успел-таки на самолет — потому что она отвезла меня в аэропорт и еще потому, что вылет состоялся на три с половиной часа позже указанного в билете. И потому еще, что в аэропорту Римини (ну совсем как наш сочинский!) на чартерных рейсах они ждут всех, до победного конца.